Вступление

 

   Советские историки постоянно подчеркивали вассальную зависимость карел от Новгорода. На самом же деле завоевание Карелии Новгородом произошло лишь зимой 1277/78 годов, когда князь Дмитрий Александрович пошел с войском на карелов и ”казни корелу и взя землю их на щит”. После чего последовали административные меры, в результате которых территории карел стали называться Корельской землей и были разделены на 10 погостов. В 1293 году с запозданием на Карелию ринулись шведы, захватившие 3 погоста из 10 и построив крепость Выборг. Ничем иным как завоеванием независимой Карелии с ее последующим разделом это назвать нельзя.

 

 Сигтунский поход был совершен только карелами в ответ на притеснение шведами карельских владений на северо-восточном побережье Ботнического залива, в районе Оулу. Выделенные мною красным цветом строки являются именно теми, с чем я категорически не согласен.

Все-таки, прав Паранин В.И.: Русь вышла из Карелии, поэтому карелов в тексте постоянно отожествляют с русскими.   

Светлов Г.И.    

 

СИГТУНСКИЙ ПОХОД 1187 г.[1]

И. П. Шаскольский.

Из книги: Борьба Руси против крестоносной агрессии на берегах Балтики в XII-XIII вв. Л. «Наука». 1978.

 

Обзор литературы вопроса

Морской поход 1187 г., приведший к взятию и разрушению крупнейшего города Швеции Сигтуны, является одним из наи­более выдающихся событий истории Северной Европы XII сто­летия. Ни одно общее сочинение по истории Швеции, России, Финляндии, Карелии, Восточной Прибалтики не могло не кос­нуться этого похода. Событие 1187 г. затрагивалось и в десят­ках специальных работ на многих языках.

Вместе с тем Сигтунский поход до недавнего времени не яв­лялся предметом обстоятельного изучения. Ни в русской, ни в зарубежной исторической литературе не было ни одного иссле­дования, где бы детально рассматривались все имеющиеся в на­шем распоряжении материалы о данном событии и где бы пред­принимались попытки рассеять туман, окутывающий этот по­ход. Все исследователи, касавшиеся события 1187 г., затрагивали его обычно лишь мимоходом, в нескольких строках,[2] не давая себе труда глубже вникнуть в источники. В результате остава­лось неясным подлинное значение того, что произошло без малого 800 лет тому назад: было неясно даже (и для русских, и для зарубежных историков), кто совершил поход на Сигтуну, военными силами какого народа этот поход был осуществлен.

Неясность в вопросе об участниках похода породила немалую путаницу в исторической литературе. Различные авторы припи­сывают Сигтунский поход и карелам, и новгородцам, и эстам, иногда эстам и карелам, новгородцам и карелам или всем трем народам вместе; иногда к этим трем народам прибавляют еще куронов и ингров (ижор).

При этом удивительно равнодушие шведских историков к дан­ной теме. Гибель центра Шведского государства в 1187 г. явля­ется одним из наиболее крупных событий истории Швеции XII в. Между тем в шведской исторической литературе нет ни одного исследования, специально посвященного изучению этого события. В результате для шведской исторической науки вопрос о взятии Сигтуны остается сейчас столь же темным и неясным, как и сто — полтораста лет назад.

Невнимание шведских исследователей к такому важному со­бытию истории их страны, как нам кажется, вызвано двумя при­чинами. Прежде всего имеющиеся в наличии источники сложны, противоречивы и весьма неблагодарны; легкого, ясного и четкого решения вопроса они дать не могут. Но основную роль сыграли, видимо, в данном случае соображения политического характера.

Внимательное изучение источников неизбежно (как мы дальше увидим) должно было бы привести исследователей к вы­воду о прямой связи похода 1187 г. с внешнеполитической дея­тельностью Новгородского государства. Между тем шведским ис­торикам не хотелось признавать, что многовековая борьба Шве­ции с Россией  уже на самых первых порах была ознаменована крупнейшей военной победой русской государственности.

С точки зрения шведского буржуазного национализма каза­лось менее неприятным считать, что Сигтуна погибла в резуль­тате набега одного из небольших языческих народов Прибал­тики, в XIX—XX вв. уже не имевших значения в политической жизни Северной Европы. В частности, некоторые шведские ав­торы предпочитали приписывать взятие Сигтуны древним эстам,[3] другие — вообще «язычникам»,[4] т. е. какому-то неизвест­ному языческому народу. Из шведских авторов до недавнего времени никто (насколько нам известно) не хотел признавать связи похода на Сигтуну с общей линией наступательных дей­ствий Новгородского государства против шведов. А поскольку изучение источников должно было волей-неволей привести к по­добному выводу, шведские исследователи, видимо, предпочли во­обще не углубляться в эту проблему.

Только два исследователя XIX в. А. X. Лерберг и А. И. Гиппинг, занимавшиеся историей Финляндии, близко подошли в прошлом к правильному решению вопроса об участниках похода на Сигтуну и поставили этот поход в связь с внешней по­литикой Новгорода. Лерберг впервые признал наиболее досто­верным свидетельство шведской рифмованной хроники, говоря­щей, что Сигтунский поход был совершен карелами. В своей (не утратившей до сих пор значения) работе «О жилищах Еми» Лерберг трактует Сигтунский поход как удар Новгородского го­сударства по Швеции, совершенный силами новгородских вас­салов-карел.[5] Трактовка Лерберга была вскоре поддержана вто­рым выдающимся русским историком Финляндии А. И. Гиппингом.[6] Со второй половины XIX в. точку зрения Лерберга при­няло большинство финских историков Финляндии. Финские ис­торики при этом не вдавались в изучение источников, а просто ссылались на мнение русского ученого и без каких-либо оговорок считали Сигтунский поход военно-морским предприятием карел.[7] Данные Лерберга были использованы и несколькими русскими исследователями.[8]

Сравнительно с финскими учеными русские историки находились в худшем положении, ибо источники, опубликованные в ма­лодоступных скандинавских изданиях, нашим авторам были из­вестны лишь с чужих слов. Поэтому упомянутые нами несколько русских авторов просто перелагали своими словами трактовку Лерберга.

В нескольких строках своей работы, посвященных событиям 1187 г., Лерберг мог лишь наметить правильный путь для ре­шения проблемы. Но проблема так и осталась нерешенной. На­против, теперь состояние исторической науки вполне позволяет разрешить все основные вопросы, связанные с Сигтунским похо­дом 1187 г.

Город Сигтуна в XII в.

Сначала следует установить, что представляла собой Сигтуна во второй половине XII в. и какое значение имел этот город.

Изучение письменных источников и широкие археологические исследования достаточно ясно определили роль и значение Сигтуны.

Как известно, в норманскую эпоху политическим и торговым центром Швеции был город Бирка.[9] На рубеже X и XI вв. Бирка пришла в упадок и ее значение переходит к расположенной не­подалеку Сигтуне.[10] Сигтуна становится крупнейшим торговым центром Швеции.[11]

Сигтуна была весьма выгодно расположена на берегу озера Меларен, связанного проливом с Балтийским морем.[12]

Центральное положение по отношению к основным областям Швеции превратило Сигтуну в главный порт для внешней тор­говли страны. Старые, проложенные норманнами торговые пути связывали берега озера Меларен со странами восточного побе­режья Балтийского моря, Финляндией, Эстонией и богатыми рус­скими землями, и со странами, лежащими к югу от Балтики, — славянским Поморьем и Германией, и с расположенными к за­паду Данией и пр. Но в силу географического положения и близости прежде всего к восточной Балтике именно торговля, ориентированная на восток, играла в жизни Сигтуны наиболь­шую роль. Сигтуна являлась основным центром торговли мате­риковой Швеции с Новгородом и Новгородской Русью,[13] а также с Финляндией, Карелией, Эстонией, Ливонией (хотя торговля с последними четырьмя странами в силу их социально-экономи­ческой отсталости имела значительно меньшие размеры, чем тор­говля с Новгородом). Сигтуна являлась, очевидно, также посредником в торговле между Русью и странами Западной Европы. О размерах и значении торговли с Русью в жизни Сигтуны лучше всего говорит тот факт, что в XII в. в этом городе имелся извест­ный слой русского населения: по-видимому, так же как в Нов­городе существовали немецкий и готский торговые дворы, в Сигтуне в XII в. существовал русский торговый двор[14] с постоянно пребывающим там русским торговым людом. О наличии постоянного русского населения в Сигтуне в XII столетии свидетельство­вало прежде всего существование в городе каменной русской церкви св. Николая;[15] развалины ее сохранились и теперь.[16] Особенно любопытен и другой факт, подтверждающий наличие в городе слоя русского населения, — находки во время раскопок на территории города многочисленных фрагментов славянской керамики[17] - керамики с волнисто-линейным орнаментом, производившейся и употреблявшейся в русских землях. Нет никакого сомнения, что такой простой, дешевый и хрупкий предмет оби­хода, как глиняная посуда, не мог являться предметом импорта, не мог попасть в Сигтуну в результате торговли. Славянская ке­рамика могла оказаться в шведском городе лишь вместе с людьми, которые ее производили и ею пользовались; обилие подобных находок свидетельствует, что таких людей было немало и что в данном месте они жили постоянно.

Быстрый рост города, превращение его в крупнейший торго­вый центр Швеции обусловливают и его политическое значение. С начала XI в. Сигтуна становится политическим центром госу­дарства.[18] Шведские короли для укрепления своей власти, как известно, приступили с начала XI в. к введению христианства в стране; началась упорная борьба между христианством и язы­чеством, растянувшаяся на целое столетие. В этой борьбе швед­ские короли опирались на поддержку Сигтуны — первого города страны, где новая религия полностью победила; в течение всего XI в. Сигтуна была центром христианизаторской политики ко­роля и церковников.[19] Хотя в начале XII в. резиденция епископа была перенесена в Упсалу,[20] Сигтуна остается крупнейшим го­родом и политическим центром Швеции. И в XI и XII в. Сигтуна была известна далеко за пределами страны. Civitas magna Sictone («город великий Сигтуна») называет ее неоднократно Адам Бременский (1060-е гг.).[21] При описании стран,лежащих по берегам Балтийского моря, упоминает Сигтуну арабский географ Идриси (1140-е гг.).[22]

Выдающаяся роль города как крупнейшего торгового и поли­тического центра страны объясняет нам, какое значение удар, нанесенный в 1187 г. Сигтуне, имел для всего Шведского госу­дарства.

Нападающим пришлось преодолеть большие трудности. Сигтуна расположена далеко в глубине озера Меларен, в 60 км от Балтийского моря. Озеро Меларен, как отмечалось, покрыто мно­жеством островов типа финляндских шхер, с неширокими изви­листыми проливами. По пути через озерные шхеры значитель­ному флоту трудно пройти, оставшись незамеченным; на этом пути очень легко задержать врага и не допустить его к Сигтуне. Путь по шхерам с их мелководьем, с извилистым фарватером надо хорошо знать, чтобы добраться до города.

Сама Сигтуна была хорошо защищена и искусственными ук­реплениями, и природой. С севера к Сигтуне примыкало не­проходимое болото, с востока сухопутные подступы к городу прикрывали два укрепленных замка, к югу лежала гавань, запи­равшаяся, по преданью, большой цепью, прикрепленной к двум утесам.[23] Сам город с суши был окружен стеной. В 20 км к югу, на берегу озера Меларен, на пути от Сигтуны к выходу в море, стоял мощный каменный замок Альмарстек, принадлежавший главе шведской церкви архиепископу Упсальскому;[24] замок Альмарстек как бы охранял путь к Сигтуне. Таким образом, на­падение на Сигтуну являлось весьма сложным военно-морским предприятием. Взять хорошо укрепленный город, лежащий в глу­бине внутренних шведских вод, можно было лишь в результате быстрого, неожиданного и мощного удара. Для того чтобы про­рваться сквозь шхеры озера Меларен к городу, нужно было иметь сильный флот; для взятия и разрушения столь крупного города нападающие должны были обладать значительным войском. На­конец, для того чтобы быстро и неожиданно пройти по извили­стому шхерному фарватеру, нападающим нужно было на своих судах иметь людей, хорошо знавших его, неоднократно совер­шавших ранее этот путь.

Тесные торговые связи с новгородскими владениями, нали­чие старого постоянно функционирующего налаженного пути из восточной оконечности Финского залива в Сигтуну объясняет, почему именно Сигтуна стала в 1187 г. объектом нападения из пределов Новгородского государства. На восточных берегах Бал­тики хорошо знали, что Сигтуна является политическим центром Швеции и крупнейшим торговым городом Балтийского моря. По­ход 1187 г. ни в коем случае нельзя считать (как это делают до сих пор шведские исследователи) стихийным набегом полудиких язычников, грабивших и разрушавших все, что им попадет под руку, и случайно наткнувшихся на Сигтуну; нападавшие заранее выбрали для своего нападения центр вражеского государства.

Следует отметить, что внутриполитическая обстановка в Шве­ции в конце 1180-х гг. благоприятствовала успеху нападающих.[25] В это время в стране развернулась острая междоусобная борьба, в которой участвовали король Кнут Эриксон и его два против­ника Коль и Бурислев (Бурислав); в борьбу были вовлечены все силы правящего класса. Ослабленная междоусобицей Шве­ция не могла противостоять внешним нападениям.

Поход был, по всей видимости, хорошо подготовлен — именно поэтому он увенчался быстрой и решительной победой.

Сведения письменных источников о взятии Сигтуны

Теперь рассмотрим данные письменных источников. В рус­ских письменных источниках нет никаких сведений о походе на Сигтуну.[26] Для изучения этого вопроса мы можем пользоваться лишь сведениями шведских источников.

Очень краткие записи о разрушении Сигтуны содержатся в шведских анналах, дошедших до нас в редакциях XV в., но по­скольку при их составлении в основу были положены записи того времени, данные анналов являются единственным современным (событиям) свидетельством о Сигтунском походе и о взятии Сиг­туны.

Известие о взятии Сигтуны содержится в пяти анналах.

1)  Так называемый «Annales Sigtunensis».[27]

«Убит Иоанн, архиепископ Упсальский, у Альмарнум языч­никами накануне августовских ид и погребен в Упсале. Тогда же сожжена Сигтуна[28] теми же язычниками...»[29]

Приведем здесь же остальные тексты:

2) Chronologia Svecica: «Combusta est ciuitas Sigtonien-sis a paganis et Johannes secundus Archiepiscopus Upsalensis in Almaernstech ab eisdem occisus est, et tunc ciuitas Stockholmensis edificata est».

Шведская хронология из фран­цисканского монастыря в Висбю.

«В лето господне 1187 г. Сож­жен город Сигтуна язычниками, и Иоанн второй Архиепископ Упсальский в Альмарстеке ими же убит, и тогда построен город Стокгольм».

(Scriptores rerum Suecicarum, t. I, pars l, p. 40)

3) Chronologia Vetus:

«CIOCLXXXVII. Jherusalem va statur a Saladino rege. Occisus Jo­hannes Archiepiscopus Upsalensis apud Almarum, pridie idus Augusti, Sictuna combusta».

Старинная хронология:

«1187. Иерусалим опустошен ко­ролем Саладином. Убит Иоанн Ар­хиепископ Упсальский у Альмарум, накануне августовских ид, Сигтуна сожжена».

(Scriptores rerum Suecicarum, t. I, pars l, p. 48)

 

4) Chronologia Anonymi Veteris: «CIOCLXXXVII. Hierusalem ca-pitur a Soldano. Eodem anno Johan­nes archiepiscopus Upsalensis interfe-ctus est apud Almarstaeck a paganis et sepultus Upsaliae, et Sichtuna robusta[30] est a paganis».

Хронология старинного анонима: «1187. Иерусалим взят Сольданом. В тот же год Иоанн архиепископ Упсальский умерщвлен в Альмар­стеке язычниками и погребен в Упсале, и Сигтуна сожжена язычни­ками».

(Scriptores rerum Suecicarum, t. I, pars l, p. 52)

5)    Incerti   Scriptoris Sveci Chronison Rerum Sveogothicarum:

«MCLXXXVII Occisus est Johan­nes Archiepiscopus apud Almarmum a paganis, pridie Idus Augusti. Et civitas Sigtonensis combusta fuit ab eisdem».

Хроника деяний свеоготских не­известного шведского автора:

«1187. Убит Иоанн архиепископ в Альмарнум язычниками, накануне августовских ид. И город Сигтуна сожжен ими же».

(Scriptores rerum Suecicarum, t. I, pars l, p. 84)

О убийстве архиепископа Иоанна без указания на сожжение Сигтуны сообщает также:

6)Chronicon de Episcopis et Archiepiscopis ecclesiae Upsalensis:

«Secundum archiepiscopus Upsalen­sis fuit dominus Johannes qui anno domini MCLXXXVII pridie idus Julii occisus est a paganis apud Almarnastaek et sepultus apud Upsaliam».

Хроника епископов и архиепи­скопов Упсальской церкви:

«Вторым архиепископом Упсальским был господин Иоанн, который в лето Господне 1187 накануне июльских ид был убит язычниками в Альмарстек и погребен в Упсале».

(Scriptores rerum Suecicarum, t. III, pars 2, p. 99)

 

Все анналы сообщают очень кратко лишь два факта: сожже­ние (разрушение)[31] Сигтуны и убийство архиепископа Упсалъского Иоанна в Альмарстеке. Различие состоит лишь в разной конструкции фраз и в отсутствии в двух текстах точной даты. Сравнение текстов анналов приводит к мысли, что все известия восходят к какому-то одному общему источнику. По-видимому, этим источником послужила не дошедшая до нас в первоначаль­ном виде современная запись в анналах. Наличие в приведенном тексте точной даты («накануне августовских ид», т. е. 12 авгу­ста), по нашему мнению, свидетельствует, что первоначальная запись была сделана современником событий, возможно, в тот же год. Есть все основания дату события (и год, и число) считать достоверной.[32]

Первое по времени развернутое описание событий содержится в рифмованной Хронике Эрика, писавшейся в 1320-е гг., т. е. при­мерно 140 лет спустя.

Свое изложение Хроника начинает с 1230-х гг. При изложе­нии событий 1250-х гг., перед тем как говорить об основании (в 1252 г.) Биргером ярлом новой шведской столицы — Стокгольма, автор Хроники поместил интересующий нас рассказ о разорении Сигтуны: этот рассказ должен был показать чита­телю, каким постоянным опасностям подвергалось население бе­регов озера Меларен до того момента, когда Биргер ярл в про­ливе, соединяющем Меларен с морем, основал Стокгольм и тем самым преградил доступ в озеро для врагов с моря. Таким обра­зом, даже приблизительного указания на время события Хро­ника не дает.

Приводим текст Хроники (стихи 474—487).

 

474     «Swerige haffde mykin vadha 475     aff Karelom ok mykin onadha. The foro aff haffuit oc vp i Mäle bade i lugne ok swa i äle, alt hemelika jnnan Svia skär ok optast ä met stylda här. 480     En tyma fiöl them en then lima at the brände wp Sightuna, ok brändo thet swa alt i röther, at then stadhin fik ey an böther. Jon erchebiscop wart ther slägen, 485 tess war mangin hedin fäghen, at them crisno gick swa illa i hand, thet gledde Karela ok Rytza land».[33]

474 «Швеция имела много бед 475от карел и много несчастий. Они плыли от моря и вверх в Мелар и в штиль, и в непогоду, и в бурю, тайно проплывая внутрь шведских шхер и очень часто совершали здесь грабежи. 480 Однажды у них появилось такое желание, что они сожгли Сигтуну, и жгли все настолько до основания, что этот город уже [больше] не поднялся. Ион архиепископ был там убит, 485 этому многие язычники радовались, что христианам пришлось так плохо, это радовало землю карел и руссов».[34]

 

 

В приведенном тексте мы находим развернутое сообщение о том, что Сигтуна была взята и разрушена напавшими с моря и что во время этого же набега был убит архиепископ Иоанн, т. е. сообщаются те же два основных факта, которые известны из анналов.

Чем объяснить, что и известие анналов, и сообщение Хроники содержат лишь эти два основных факта?[35] Поскольку анналы в своей основе — памятник более ранний, чем Хроника Эрика, мы неизбежно приходим к выводу, что главным источником для интересующего нас текста Хроники являются анналы.[36] Как уже упоминалось выше, в результате общего изучения текста Хро­ники Эрика сейчас ясно установлено, что для всей Хроники (в той ее части, которая охватывает период до конца XIII в.) ан­налы являлись основным источником фактических данных.[37] Этот общий вывод вполне совпадает с нашим частным выводом, касающимся текста Хроники о разрушении Сигтуны.

Но вместе с тем наличие в тексте Хроники дополнительных данных свидетельствует, что автор ее имел какой-то добавочный источник. Внимательное изучение текста приводит к выводу, что этот источник не был письменным.

Если рассматривать текст вне зависимости от анналов, он производит впечатление записи народного предания. Нам извест­но, что предания об этом событии жили очень долго среди ок­рестных жителей и дошли почти до наших дней; в дальнейшем тексте мы к этим преданиям не раз будем обращаться. Взятие и разрушение крупнейшего города Швеции должно было, конечно, явиться событием, произведшим огромное впечатление на совре­менников, событием, рассказы о котором должны были затем передаваться из поколения в поколение. Есть все основания ду­мать, что перед нами запись предания, притом первая по вре­мени. Предание об этом событии спустя 130—140 лет должно было сохраняться именно в таком виде, какой предстает перед нами в Хронике, — уже без мелких подробностей и деталей, но с сохранением главных фактов.

Итак, текст Хроники основывается, очевидно, на краткой первоначальной записи, сделанной около 1187 г. и сохраняв­шейся в анналах, и на предании. И в анналах, и в предании со­держалось, по-видимому, только одно, общее для обоих источни­ков известие о разрушении Сигтуны. Известие об убийстве ар­хиепископа Иоанна заимствовано автором Хроники скорее всего из текста анналов.[38] Все остальные сведения, содержащиеся в рассматриваемом нами тексте Хроники, должны быть отнесены к преданию.

В какой же мере сведения предания достоверны?

Кроме основного факта (взятия Сигтуны) предание содер­жало указания на национальную принадлежность нападавших, на неожиданность нападения и на неоднократность подобных на­бегов.[39] Все эти указания, по нашему мнению, нужно считать вполне достоверными. Автор Хроники Эрика[40] мог в молодые годы слышать рассказы очевидцев события и во всяком случае должен был знать рассказы стариков, которые знали и помнили людей, бывших свидетелями падения Сигтуны.[41]

К 1320 г. прошло уже достаточно времени, чтобы народная память забыла мелочи, но сохранилось впечатление о неожидан­ном, как буря, налетевшем вражеском набеге, сохранилось ясное воспоминание о том, кто были эти враги.[42]

Более поздние источники представляют для нас значительно меньшую ценность; они лишь пересказывают своими словами текст Хроники Эрика, добавляя в двух-трех случаях некоторые детали, заимствованные из преданий. К этим преданиям мы дол­жны относиться уже иначе. Через 300—400 лет рациональное зерно в преданиях настолько должно было обрасти приукраши­ваниями, что сами предания начинают превращаться в легенду.

Следующим по времени источником является Хроника Эрика Олая, писавшаяся в середине XV в.,[43] т. е. спустя почти триста лет после описываемого события. Текст этой Хроники, касаю­щийся нападения на Сигтуну, целиком[44] восходит к соответст­вующему тексту Хроники Эрика.[45] Новым, сравнительно с Хроникой Эрика, в тексте Эрика Олая являются лишь слова о пират­ских судах, тайно скрывавшихся в засаде среди приморских скал, и указание на две вражеские национальности вместо одной. Первый элемент мог быть заимствован из преданий, мог при­надлежать и перу самого автора; в обоих случаях этот элемент является чисто литературным приукрашиванием ранее извест­ных фактов. Второе, новое, указание Хроники (о национальной при­надлежности нападавших) мы будем специально разбирать ниже.

Еще меньшую ценность представляют тексты о событиях 1187 г. у исторических писателей XVI в. Олая Петри и Лаврен­тия Петри, перелагающих соответствующие места Хроники Эрика и Хроники Эрика Олая.[46]

Разрушения Сигтуны касались и авторы общих исторических трудов XVII в. — Мессениус, Локцениус и др., также пересказывавшие тексты более ранних источников. Исторические писа­тели XVI—XVII вв. расходятся с Хроникой Эрика и Хроникой Эрика Олая лишь в одном пункте — о национальности нападав­ших на Сигтуну, но это расхождение, как мы дальше увидим, не имеет серьезного значения. Пока для нас важно констатиро­вать полное совпадение во всех остальных деталях рассказа о разрушении Сигтуны у авторов XV—XVII вв. с рассказом, со­держащимся в Хронике Эрика и анналах, совпадение, свидетель­ствующее, что никакими неизвестными нам дополнительными письменными источниками поздние авторы не располагали.

У трех авторов, писавших в XVII в., — Асханеуса, Оксеншерны, Локцениуса — новым для нас моментом является запись предания о Сигтунских вратах, предания, неизвестного более ранним сочинениям (предание будет рассмотрено ниже); сведе­ния о нем мы находим и в XVIII в. (Бреннер, Валлин).[47]

Предания и легенды о грозном нападении воинов, пришедших из-за моря, из пределов России, сохранялись на берегах озера Меларен в течение многих столетий. Еще сравнительно недавно, в конце прошлого века (в 1878 г.) русский путешественник Ели­сеев записал со слов местных жителей вблизи развалин Сигтуны предание о нападении русских судов на побережье Меларена.[48] Предания и легенды XVIII—XIX вв. носят уже чисто фольклор­ный характер и никаких сведений для изучения событий 1187 г. нам, разумеется, дать не могут.

Таковы наши источники о Сигтунском походе.[49]

Кем был предпринят поход?

Теперь, на основании источников, попытаемся ответить на более всего интересующий нас вопрос: кто совершил этот выда­ющийся поход, войскам и флоту какого народа принадлежит крупнейшая победа над Швецией в XII столетии?

По этому вопросу в научной литературе существует наиболь­шая неясность. Исследователи, касавшиеся Сигтунского похода, отмечали,[50] что различные источники приписывают нападение, на Сигтуну разным народам. А авторы, не гнавшиеся особенно за точностью, выбирали из источников указание на тот народ, ко­торый был им нужен для их научного построения (карельские историки — карел, эстонские — эстов, русские — русских). Но ими не учитывалось, что источники составлялись в различное время (и 130—140, и 300—400 лет спустя) и основывались на сведе­ниях весьма различной достоверности. Необходимо рассмотреть каждый источник в отдельности и выяснить происхождение его сведений, прежде чем делать вывод о его научной значимости.

Единственный современный событию источник-анналы дает нам как раз наиболее неопределенное указание: pagani — языч­ники. Понятие pagani могло включать в себя в то время и язы­ческие финские племена, и русских — последние, принадлежав­шие к греко-православной церкви, с точки зрения католических монахов XII—XIII вв. также считались язычниками.

Что говорят более поздние источники?

По Хронике Эрика народом, напавшим на Сигтуну, были ка­релы; по Хронике Эрика Олая — карелы и русские; по словам писателей XVI в. Олая Петри и Лаврентия Петри, — эсты, по словам Иоанна Магнуса (тоже XVI в.), — эсты или финны. Пи­сатели XVII в. еще более разноречивы: Лощений приписывает нападение на Сигтуну эстам, карелам и русским,[51] Мессений (описывающий это событие в двух сочинениях, входящих в со­став его многотомной работы «Scondia illustrata») упоминает в од­ном случае эстов,[52] в другом — курляндцев.[53] Асханеус и Оксеншерна приписывают нападение на Сигтуну русским, и т. д.

Наибольшее внимание должна, естественно, привлечь Хро­ника Эрика, как наиболее ранний источник, в котором впервые было зафиксировано предание.

В Хронике Эрика карелы по данному поводу упоминаются трижды. Как уже говорилось, рассказ о разрушении Сигтуны в Хронике предпослан тексту, описывающему основание Биргером ярлом Стокгольма; рассказ о гибели Сигтуны должен пока­зать, от каких бедствий избавил внутренние районы Швеции Биргер, построив Стокгольм у входа в озеро Меларен и закрыв тем самым врагам доступ внутрь озера. Рассказ начинается сло­вами: «Швеция имела много бед от карел и много несчастий», а заканчивается указанием, что бедствие, нанесенное шведам сожжением Сигтуны, «радовало землю карел и руссов». Расска­зав о гибели Сигтуны, Хроника повествует затем, как Биргер ярл, основав Стокгольм, закрыл «замок перед тем озером, так что карелы не приносят им[54] [теперь] никакого беспокойства».[55]

В первом и третьем текстах (содержащих упоминания о ка­релах), безусловно, речь идет о людях, совершивших нападение. Третье упоминание как бы еще раз подчеркивает, что опасность берегам Швеции и ее внутренним водам угрожала именно от ка­рел, что именно карелы проникали ранее внутрь озера Меларен и для прекращения именно их набегов Биргер постройкой Сток­гольма закрыл путь в озерные шхеры со стороны моря.

Менее ясно по смыслу содержащееся в конце рассказа о ги­бели Сигтуны второе упоминание о радости, охватившей «землю карел и руссов». Возможно, что здесь автор в косвенной форме указывает на участие русских в нападении. Но можно также предположить, что автор, говоря о радости в земле и карел и русских, имел в виду политическую связь обоих народов и подра­зумевал, что победа карел была тем самым и русской победой, ибо карелы (как было хорошо, вероятно, известно шведам и в XII, и в XIV вв.) были частью русской государственности.

Последнее предположение нам кажется более вероятным. Ав­тор в данном случае явно стремится обращаться осторожно с фак­тами, которые он не вполне точно знает. Что карелы были ви­новниками сожжения Сигтуны, это автор знает точно и пишет прямо. Но об участии русских он, видимо, точно не знает и не упоминает их рядом с карелами в тех двух случаях, где прямо говорится о набегах внутрь озера Меларен. Упоминание о радо­сти в земле «карел и руссов» говорит о тесной политической связи обоих народов, но не свидетельствует прямо об участии русских в описываемом событии.

Указание на карел как виновников разорения Сигтуны явно принадлежит народному преданию.[56] Во время написания Хро­ники, спустя 130 лет после события, произведшего, безусловно, огромное впечатление на современников, в народной памяти еще должно было сохраниться представление о том, каким именно на­родом была разрушена шведская столица. Указание на карел тем более достоверно, что в момент написания Хроники карелы уже давно не являлись серьезным врагом Швеции, а, напротив, части­чно (в западных районах Карелии, захваченных шведами в 1293 г.) стали шведскими подданными. Бурная внешнеполитическая ак­тивность карел на Балтийском море, известная нам и по данным XII в., и по данным первой половины XIII в., во второй половине XIII столетия прекращается.[57] Последний крупный поход против шведов, в котором существенную роль играют карелы, отно­сится к 1256 г. Таким образом, в течение по крайней мере 60 лет до написания Хроники карелы не нападали на шведские владе­ния ни в Финляндии, ни в метрополии; на собственно шведские земли карелы не нападали, вероятно, даже значительно дольше (скорее всего со времени Сигтунского похода). Поэтому в пред­ставлении шведского населения в 20-х гг. XIV в. карелы уже не являлись врагом на востоке; врагом на востоке, хорошо извест­ным и отнимавшим постоянно много сил, тогда были русские. И если бы народная память уже забыла, кто именно совершил нападение 1187 г., естественно было бы, чтобы это нападение ста­ло приписываться не карелам, а русским. Если тем не менее мест­ная традиция в 1320-х гг. разрушителями Сигтуны называла ка­рел, то это значит, что она сохранила еще к тому времени под­линный факт — нападение именно карельских военных сил.[58] По-видимому, народная традиция к 20-м гг. XIV в. не имела ясного представления, участвовали ли в набеге на Сигтуну и рус­ские. Поскольку карелы как враг забывались, забывались и на­падения (в XII и начале XIII в.) других восточных народов (финны, эсты, куроны), также уже давно не являвшихся вра­гами, и главным и единственным противником на восточных бе­регах Балтики оставались только русские; традиция в XIV в. постепенно, видимо, уже начала переносить на русских те пред­ставления о грозных набегах на шведские берега, которые до сих пор были связаны с именем карел. Изучение позднейших источ­ников показывает, как затухала в традиции память о карелах и на их место в народных представлениях утверждаются русские.[59]

Указание Хроники Эрика на участие русских, данное в осто­рожной форме, может быть, и вовсе не относится к устному пре­данию; может быть, это продукт творчества автора Хроники, пра­вильно представлявшего (как уже говорилось), что набег на Сигтуну был успехом всего Новгородского государства и русские люди должны были радоваться этой победе независимо от того, участвовали ли они в ней или нет.

Следующий по времени источник, Хроника Эрика Олая (сере­дина XV в.), говорит, что на Сигтуну напали в 1187 г. два на­рода — Careli et Rutheni.[60] Но, как уже отмечалось, Эрик Олай, говоря о данном событии, лишь пересказывал Хронику Эрика и никаких дополнительных письменных источников не имел. Ве­роятно, в его время устная традиция уже забывала (или уже за­была) карел и стала приписывать нападение на Сигтуну рус­ским — единственному в XIV и XV вв. противнику Швеции на востоке Балтики. Упоминание карел, имевшееся в Хронике Эрика, Эрик Олай сохранил, но рядом с карелами назвал русских. В дан­ном случае Эрик Олай или действовал под влиянием устной тра­диции, или же не разобрал осторожного тона Хроники Эрика по поводу участия русских и прямо (исходя из приводившейся нами строчки «о радости») поставил русских рядом с карелами.[61] Воз­можно также, что оба объяснения в равной мере верны. Во вся­ком случае Эрик Олай не располагал никакими источниками, ко­торые были бы более надежны, чем Хроника Эрика.

Еще   менее   заслуживают   внимания   исторические   писатели XVI в. Олай Петри, Лаврентий Петри и Иоанн Магнус и историк XVII в. Иоанн Мессениус, приписывавшие нападение на Сигтуну эстам (ester).[62] Их сведения основываются на уже перечисленных нами трех источниках (анналы, Хроника Эрика, Хроника Эрика Олая). В XVI в. о политической активности карел (к тому вре­мени небольшого и совсем не воинственного народа) давно за­были и приписывать им разрушение древней шведской столицы казалось уже совсем неправдоподобным. Поэтому Олай Петри и Лаврентий Петри, видимо, взяли за основу анналы и имевшиеся там pagani расшифровали как ester — название, под которым в средневековой Швеции подразумевались не только эсты, но во­обще все племена, живущие на восточных берегах Балтийского моря,[63] в том числе и карелы. Писавшие в период, когда уже за­рождалась научная критика, оба писателя стремились в данном случае дать определение, возможно более близкое к истине. Судя по анналам и хроникам, виновником гибели Сигтуны было одно из языческих племен, живших к востоку от Балтики; поскольку было уже неясно, какое именно племя, указанные авторы решили, видимо, дать сводное название всех восточных прибалтийских пле­мен — «эсты».

Так как понятие ester (племена Восточной Прибалтики) было гораздо более определенным, чем совсем расплывчатое pagani (язычники вообще), вслед за братьями Петри этой трактовки стали придерживаться и некоторые более поздние писатели (Ио­анн Магнус, Мессениус и некоторые другие). Как нами уже упо­миналось выше, из текста сочинений исторических писателей XVI—XVII вв. совершенно явственно видно, что никаких неизвест­ных ранее дополнительных письменных источников о гибели Сигтуны эти авторы не имели; поэтому упоминание эстов в качестве народа, совершившего нападение на Сигтуну, является, очевидно, домыслом авторов XVI столетия, и придавать этому упоминанию какое-либо научное значение мы не можем.[64]

По-видимому, упоминание эстов в качестве народа, разрушив­шего Сигтуну, у авторов XVI в. не было связано с устной тради­цией, ибо последняя известна нам для XVI и XVII столетий по нескольким источникам, прямо указывавшим, что они излагают народное предание. Это «Описание Сигтуны» Асханеуса, письмо Оксеншерна и сочинение Локцениуса, впервые зафиксировавшие предание о Сигтунских вратах. Особенно интересны здесь данные Асханеуса, записанные им со слов матери своего отца, умершей 120 лет от роду и сохранившей в памяти предания о Сигтуне конца XV в.[65] Асханеус рассказывает, что, согласно преданию, русские, которые разрушили Сигтуну, увезли красивые городские врата в Москву или в Новгород.[66]

Предание об увозе Сигтунских врат относится, очевидно (по­скольку Асханеус записывал предания более раннего времени), к XVI или даже XV столетию.[67] То же предание зафиксировано и в двух других источниках — в письме Оксеншерна к Делагарди 1611 г.[68] и в сочинении Локцениуса 1677 г.[69]

Все три источника единодушно называют разрушителями Сигтуны русских. Народная традиция давно забыла о карелах, и раз­рушение древней шведской столицы и в XVI, и в XVII в. счита­лось делом русских — исторического противника Швеции на во­стоке Балтики. Такие же сведения дают записи предания XVIII в. (Бреннер[70]) и в конце XIX в. (Елисеев[71]).

Таким образом, из всех перечисленных источников только один заслуживает доверия — это Хроника Эрика. Основанная на устной традиции, еще сохранившей ясное представление о народе, совершившем разрушение шведской столицы, Хроника Эрика прямо называет этот народ — карелы. Поскольку все остальные источники относятся к более позднему времени и основываются лишь на Хронике Эрика и на все менее достоверной традиции, уже перешедшей в фольклор, их показания принимать всерьез мы не можем.

Учитывая все сказанное выше, мы должны решительно от­вергнуть компромиссное решение, предлагаемое некоторыми ав­торами: карелы и эсты.[72] Историки, предложившие такое реше­ние, знали, что в одних древних сочинениях в качестве народа, совершившего нападение на Сигтуну, упоминаются карелы, в дру­гих — эсты, и предпочли, не вдаваясь в глубь вопроса, попросту объединить оба упоминания в формулировке «карелы и эсты». Эти исследователи не учли, что, как мы уже говорили, древние сочинения, касающиеся разрушения Сигтуны, далеко не равно­ценны и что упоминание эстов, появляющееся в сочинениях XVI в., не основано на более ранних письменных источниках и потому недостоверно.[73]

Тем более нужно отвергнуть мнение некоторых исследовате­лей, считавших, что Сигтунский поход был совершен военными силами нескольких прибалтийских племен: эстов, карел и куров[74] или даже эстов, карел, куров и ингров.[75] Эсты все же упомина­ются источниками, хотя и недостоверными; куров и ингров в связи с событием 1187 г. источники не упоминают вовсе.[76]

Участвовали ли в Сигтунском походе русские?

Данные более поздних источников по этому вопросу, как мы уже показали, нами не могут учитываться, ибо в связи с ранним уходом карел с международной политической арены в памяти шведского народа карелы должны были, естественно, вытесниться привычным противником на востоке — русскими. Но Хроника Эрика не дает нам ясного ответа. Ее упоминание русских, как мы уже показали, дано в весьма осторожной форме; Хроника говорит о возможности участия русских в набеге вместе с карелами, но не утверждает, что русские в набеге действительно участвовали.

Нельзя не отметить еще раз в данной связи молчание новго­родской летописи. Об особо крупных официальных предприятиях новгородских войск летопись большей частью сообщала. Поэтому, если новгородцы и участвовали в походе, то как в неофициальном предприятии, в порядке частной инициативы.[77]

Один из исследователей XVIII в.[78] в качестве доказательства того, что именно русские произвели в 1187 г. разрушение Сигтуны, приводил два местных названия на озере Меларен: бухта Rysseviken[79] и мыс Rysseudden.[80] Но данные топонимики нельзя датировать обычно даже с точностью до столетия, не то что с точ­ностью до года. Наличие этих названий показывает лишь, что русские бывали на озере Меларен с торговыми целями или с це­лями военно-политического характера, но подтверждением участия русских в разрушении Сигтуны служить не может.

Весьма соблазнительно к решению вопроса об участии рус­ских в Сигтунском походе привлечь еще один источник, притом источник особого рода — так называемые Сигтунские врата нов­городского Софийского собора; по преданию, эти врата привезены в Новгород из Сигтуны в результате набега 1187 г. Если бы уда­лось доказать, что они действительно происходят из Сигтуны, мы получили бы прямое доказательство участия в Сигтунском по­ходе новгородских дружин.

Детальному рассмотрению этого вопроса мы посвятили специальную работу;[81] здесь же достаточно воспользоваться получен­ными нами выводами.

Поскольку за последние полвека не было проведено капиталь­ных исследований о Сигтунских вратах, поскольку памятник в це­лом не подвергался с начала прошлого столетия глубокому изуче­нию,[82] сейчас еще нельзя делать окончательных заключений. Очень может быть, что новое фундаментальное исследование памятника заставит решительно пересмотреть все наши старые воззрения. Но пока что уже имеющиеся наблюдения не позволяют вполне точно установить, откуда и как эти врата попали в Новгород.

Предание об увозе русскими городских врат из Сигтуны по­сле разорения города зафиксировано в Швеции, как мы уже пока­зали, с конца XV и с XVI в. В новгородской Софии с начала XVIII в. известно существование врат, называемых Сигтунскими, причем название возникло, по-видимому, намного раньше.[83] Но мнению большинства исследователей, когда-то в прошлом это на­звание по ошибке было перенесено с главных врат собора (после этого называемых Корсунскими) на врата бокового придела, из­готовленные в Византии.

Главные ворота собора (Корсунские), как показывает изуче­ние их особенностей, могут быть поставлены в связь с Сигтунским походом.[84] Изготовленные (в своей основной части) в 1152— 1154 гг. в Магдебурге и представляющие собой своего рода скуль­птурный иконостас, эти врата были смонтированы после привоза в Новгород не в первоначальном виде, а с нарушением прежней композиции. Многие части при перевозке были потеряны и заме­нены рельефами и украшениями из другого памятника подобного рода, несколько отличавшегося по стилю.[85] Все это говорит зато, что врата привезены в Новгород не в результате покупки (в этом случае была бы тщательно зафиксирована первоначальная компо­зиция и были бы сохранены все детали), а как военная добыча.

Поскольку врата являлись исключительно ценным предметом католического церковного культа, невозможно предполагать, чтобы католики продали их неверным «схизматикам», и, с другой сто­роны, новгородцы вряд ли стали бы покупать предмет католиче­ского культа для украшения своей главной святыни (тем более, что ряд изображений на вратах неприемлем в качестве оформления православного собора). Врата могли быть помещены в Со­фийский собор скорее всего как военный трофей, напоминающий о какой-либо славной победе новгородских войск.

Как трофей врата могли быть захвачены при взятии новгород­цами какого-либо крупного города, принадлежащего католиче­скому государству. Новгородцы за время своей независимости три­жды брали такие города: Дерпт в 1262 г. и Або в 1198 и в 1318 гг. Но нет никаких данных, которые связывали бы эти врата с Дерн-том или с Або, тем более что анализ сведений в источниках о взятии Дерпта отрицает возможность захвата там указанных врат.[86] Остается еще один город, в захвате которого могли уча­ствовать новгородские дружины, — Сигтуна.

Наконец, в самом памятнике имеются отдельные черты, кото­рые могут быть увязаны с шведским искусством XII в. и даже (правда, не бесспорно) с религиозным культом св. Зигфрида, по­читавшимся особенно в Сигтуне.[87]

Все эти наблюдения свидетельствуют в пользу того, что до­ставка врат из Сигтуны в результате похода 1187 г. весьма веро­ятна,[88] но не является безусловным фактом. Слишком много еще в приведенном построении неясностей и догадок, и как доказательство бесспорного участия новгородцев в походе мы эти врата исполь­зовать не можем.

Таким образом, в результате рассмотрения всех наличных ис­точников можно говорить лишь о возможности[89] участия новго­родцев в Сигтунском походе.[90]

Для нашей темы эта неопределенность не имеет серьезного значения. Нам не так важен самый факт, участвовали новгород­ские дружины во взятии Сигтуны или не участвовали. Принципи­ально это ничего не меняет. Карелы выступают в рассматривае­мом событии как представители новгородской государственности. Сигтунский поход явился актом внешнеполитической деятельно­сти Новгородского государства, крупнейшим событием в ходе борьбы Новгородского государства со Швецией в XII в. Именно так, как мы дальше покажем, и оценили это событие шведские власти. Так же рассматривал это событие спустя 130 лет и автор Хроники Эрика.[91]

И если мы не можем твердо говорить о вхождении в состав войска, напавшего на Сигтуну, новгородских дружин, то возмо­жно, что в этом походе участвовало несколько новгородцев, в пред­шествующее время регулярно совершавших торговые поездки в Сигтуну и хорошо знавших и маршрут через шведские шхеры, и внутреннее расположение города.

Итак, флот и войско, напавшие на Сигтуну, состояли полностью или в основном из карел, в походе могли участвовать новгород­ские отряды или отдельные новгородские мореходы.

Как карелам удалось собрать столь крупные силы для совер­шения похода? Каким образом они оказались способными со­вершить столь грандиозное военное предприятие?

Как мы уже знаем из предыдущего материала, Сигтунский по­ход был не первым морским походом карел. В середине XII в. карельские дружины совершили несколько крупных морских на­бегов на шведские владения в Финляндии, совершали они набеги также против еми.[92] По археологическим данным нам известно, что карелы примерно в это время (точно, разумеется, мы устано­вить не можем, но приблизительно в XII в.) совершали набеги и на остров Готланд.[93] Скорее всего и на берега Швеции карелы в 1187 г. произвели набег не в первый раз. В Хронике Эрика го­ворится, что карелы часто совершали плавания в шведских шхе­рах и нападали на берега озера Меларен, умели тайно проби­раться внутрь шведских шхер и в штиль, и в непогоду, а это предполагает хорошее знание сложных фарватеров шхер морского побережья и озера Меларен.[94] Вся предшествующая бурная вне­шнеполитическая деятельность карел на Балтийском море подго­товила карельские военные силы к совершению своего самого крупного военно-морского предприятия — Сигтунского похода.[95]

Откуда был совершен этот поход, откуда вышли в море ка­рельские суда? Морские походы производились карелами со своей основной племенной территории — из района Карельского перешейка, прилегавшего к Ладожскому озеру. В море карель­ские суда вышли, очевидно, через старое устье Вуоксы, впадав­шей в то время в Финский залив вблизи пункта, где теперь стоит Выборг.

С какой целью карелы совершили поход на Сигтуну? К. Вилкуна высказал мнение, что в XII в. интересы карел и жи­телей города Сигтуны столкнулись в северо-восточном углу Ботнического залива, в районе самых богатых лососиных ловель на берегах Балтики, в устьях реки Кемийоки и соседних рек; кос­венным указанием на существование каких-то древних связей Сигтуны с северным Ботническим побережьем Вилкуна считает наличие в низовьях реки Кемийоки селения Сихтуна (Sihtuna или Sihtuuna). Вилкуна предположил, что карелы совершили свой поход на Сигтуну, чтобы уничтожить этот город и изба­виться от конкуренции со стороны сигтунских жителей, занимав­шихся рыболовством в Приботнии, чтобы полностью овладеть богатейшим рыбным промыслом севера Ботнического залива.[96] Однако одно лишь наличие названия Сихтуна, возникшего в не­известное время, не может служить достаточным доказательст­вом того, что именно в 80-е гг. XII в. развернулась столь острая конкурентная борьба карел и сигтунцев на приботническом по­бережье; да и вообще нет прямых сведений о том, чтобы жители города Сигтуны когда-либо занимались рыбным промыслом в рай­оне реки Кемийоки. Правильнее будет рассматривать Сигтунс­кий поход в общем плане борьбы Новгородского государства со Швецией как активное предприятие Новгородской республики, совершенное силами новгородских подданных — карел (интересы которых в ходе борьбы со Швецией совпадали с интересами Нов­города) .

Последствия Сигтунского похода

Жестокий удар, нанесенный Новгородским государством Шве­ции в 1187 г., не мог не иметь серьезных последствий в дальней­шем развитии отношений между двумя странами.[97] И действительно, уже в следующем году новгородский летописец фикси­рует событие, которое исследователями с полным основанием ста­вится в прямую связь с Сигтунским походом.[98]

По словам летописца, «в то же лето рубоша Новгородьце Варязи на Гьтех, Немьце в Хоружьку и в Новотържце; а на весну не пустиша из Новагорода своих ни единого мужа за море, ни съла въдаше Варягом, нъ пустиша я без мира».[99]

Это известие исследователям казалось первое время непонят­ным::[100] кто кого заключил в тюрьму[101] — новгородцы варягов или варяги новгородцев, что означают названия Хоружек и Новоторжец. Из текста вытекает, что активную роль, по-видимому, играли варяги, но как они тогда могли оказаться в далеком от моря русском городе Торжке (называвшемся в то время Новый Торг или Новоторжец)?

Сейчас приведенное известие в главных своих чертах стало нам более ясным. Словом «варяги» во второй половине XII в. новгородцы обозначали жителей Готланда;[102] да летописец сразу же и поясняет, что дело происходит именно на Готланде («на Гьтех»). Кроме готландских варягов здесь упоминаются и жители материковой Швеции, в отличие от жителей Готланда названные «немцами».[103]

Странные для Швеции русские названия городов скорее всего являются в действительности переводом на русский язык непо­нятных для новгородцев скандинавских названий. По мнению И, И. Миккола, Новоторжец это Нючепинг (Nyköping),[104] Хоружек — это, по-видимому, Торсхэлла (Thorshälla)[105] — города на восточном побережье Швеции.[106] Мнение это представляется наи­более вероятным.[107]

Существует и другое мнение: что Хоружек — это Koroisten (или Коройское Або), т. е. Або на его первоначальном месте (вблизи позднейшего города); Новоторжец — это новое Або (Uusi Turku),[108] т. е. тот же город, перенесенный на новое место в район Абоского собора.[109] Эта гипотеза менее вероятна, поскольку содержащиеся в тексте летописи два названия двух явно разных городов приписываются здесь по существу одному и тому же городу; оба поселения лежали так близко друг от друга, что для приезжавших издалека, из-за моря новгородцев они должны были восприниматься как одно целое.[110] Да и в лингвистическом плане эта гипотеза уязвима.[111]

На Готланде и в двух шведских материковых городах мест­ные власти заключили в тюрьму новгородцев, находившихся там с торговыми целями. Арест новгородских торговых людей был, разумеется, ответным действием шведов против Новгорода после Сигтунского похода.[112] Арест мирных новгородцев, находящихся в Швеции, был самым простым способом мести.

Исключительный интерес для нас представляет политическое значение этого акта. Данный акт показывает, как расценивали шведские власти политический смысл Сигтунского похода. Если после разрушения Сигтуны, совершенного (в основном или це­ликом) карелами, шведские власти стали мстить новгородцам, то очевидно, что поход на Сигтуну они расценивали как воен­ное предприятие всего Новгородского государства.

Новгородцы в ответ на враждебный акт шведских властей по отношению к русским купцам прервали торговые сношения с Гот­ландом. Русским купцам, ведшим заморскую торговлю, было за­прещено отправляться за море.[113] Ведшиеся в тот момент с готландцами переговоры о торговом соглашении были прерваны, и готландцы были отправлены обратно «без мира».[114]

Интересно отметить хронологические указания летописи по поводу рассматриваемых событий. Разрыв сношений с готландцами произошел «на весну» 1188 г. Следовательно, арест новго­родцев произошел раньше, зимой 1187/88 г. или скорее осенью 1187 г.,[115] т. е. вскоре (через несколько месяцев) после взятия Сигтуны, как прямая реакция на разрушение шведской столицы.

Разрыв торговых сношений продолжался целых 13 лет. Вес­ной 1201 г. готландцы попытались возобновить сношения, но их посольство не сумело ничего добиться и вынуждено было уехать обратно.[116] Новое посольство прибыло с Готланда в том же году осенью по суше и вынуждено было подписать соглашение на тех условиях, которые были продиктованы новгородцами.[117] Новгород­цы, видимо, в эти годы научились вести заморскую торговлю без посредничества Готланда, и готландскому купечеству, страдав­шему от прекращения торговли с Новгородом, пришлось принять все условия новгородских властей, лишь бы только торговые сно­шения возобновились.

Совершенный (в основном или полностью) новгородскими подданными,   карелами, Сигтунский поход явился самым круп­ным военно-политическим предприятием Новгородского государ­ства на Балтийском море. Длившаяся несколько столетий борьба Древней Руси со Швецией уже в самом начале была ознамено­вана блестящей победой русской государственности, уничтоже­нием политического центра вражеской страны.

Трудно думать, чтобы такое положение продолжалось все 13 лет, пока существовал разрыв сношений Новгорода с Готландом. Вероятно, новгородские суда вскоре научились совершать путь до Любека и дру­гих западных балтийских портов, не заходя на Готланд.

 

Оглавление.

СИГТУНСКИЙ ПОХОД 1187 г. 1

Обзор литературы вопроса. 1

Город Сигтуна в XII в. 2

Сведения письменных источников о взятии Сигтуны.. 5

Кем был предпринят поход?. 10

Последствия Сигтунского похода. 18